Включение в мировые рынки

Дзарасов утверждает, что постсоветская Россия интегрировалась в мировой капиталистический рынок как «периферийная» страна. Я бы пошёл дальше: экономика потеряла большую часть мощностей своей обрабатывающей промышленности и сильно полагается на экспорт сырья (нефти, газа и металлов). Это, в свою очередь, поставило её в сильную зависимость от изменчивых сырьевых рынков в такой степени, что многие экономисты, принадлежащие к мэйнстриму, утверждают, что она страдает от т.н. «ресурсного проклятия». Более того, я думаю, что проникновение иностранного капитала в Россию гораздо более важно, чем допускает Дзарасов, в особенности, (1) в период бума 2002–2008 гг. приток иностранного капитала (преимущественно заёмного) в Россию играл важную роль в развитии экономики; и (2) большая часть российских крупных корпораций, в соответствии с движением, оркестрированным из Кремля, и временами нарушая интересы «могущественных инсайдеров», продали значительное количество миноритарных пакетов акций иностранным инвесторам ради интеграции в мировые финансовые рынки.

Дзарасов правильно указывает, что статистика Центрального Банка показывает 382,2 млрд долл. чистого оттока между 1994 и 2008 г. Однако, важно то, что произошли изменения направления и характера потоков капитала в этот период. За восемь лет с 1994 по 2001 г. чистый средний отток капитала за год составил 18 млрд долл., и большинство наблюдателей убеждено, что эти цифры отражают бегство капитала, т.е. богатство утекало из экономики и инвестировалось или припрятывалось за границей. В 2002–2006 гг. бегство капитала из России взлетело на новую высоту: согласно одной достоверной оценке, со стороны Глобальной Финансовой Инициативы, общий, кумулятивный отток капитала в эти годы составил 179 млрд долл. Но это было уравновешено огромным притоком, преимущественно, трансграничным кредитованием банков и крупных корпораций, так что Центральный Банк зарегистрировал меньший отток в 2002–2004 гг. и чистый приток капитала, впервые, в 2005 г. В 2006–2007 гг. приток займов и инвестиций существенно превысил отток капитала, и Центральный Банк зафиксировал чистый приток средств в 41,8 млрд долл. в 2006 г. и 83,1 млрд долл. в 2007 г. Когда в 2008 г. наступил финансовый крах, он принес рекордный отток капитала в 129 млрд долл. за этот год. Большинство наблюдателей думает, что это отражало больше международные факторы (бегство «горячих денег» с «развивающихся рынков»), чем специфически российские.^[1]

Какова была природа финансов, приток которых ускорился в 2000-е гг.? Дзарасов говорит нам, что данные «приоткрывают завесу над источниками иностранных инвестиций» в Россию – это, прежде всего, реинвестирование части инсайдерской ренты с частных счетов крупных инсайдеров». Я не согласен. Дзарасов указывает, используя данные Росстата за 2008 г., что Кипр является важнейшим инвестором и что Британские Виргинские острова (БВО) обгоняют США, и я согласен, что деньги из этих районов налогового рая имеют, преимущественно, российское происхождение. Однако, Кипр и БВО обеспечивают только 22,53% притока финансов, зафиксированного Росстатом в 2008 г.; страны ЕС, возглавляемые Великобританией, Нидерландами и Германией, дают 54,25% (более чем вдвое больше), а Швейцария и США добавляют еще 5,62%.^[2] Эти цифры говорят не о том, что в Россию реинвестируются «главным образом» российские средства, а о том, что главным образом инвестируется европейский капитал. Возвращающийся российский капитал играет роль второй скрипки. Это подтверждают данные по потокам капитала, обсуждавшиеся выше. В середине 2000-х гг., даже во время продолжавшегося бегства российского капитала, европейские и другие западные деньги – в основном займы, но также и некоторые прямые инвестиции тоже – приходили, и некоторые российские деньги возвратились.

Для Дзарасова важнейшим обстоятельством, касающимся иностранных акционеров-миноритариев в российских корпорациях, является то, что они не разрушили «инфраструктуру контроля крупных инсайдеров», которая является «характерной чертой российской модели корпоративного управления». Внешние собственники не оказали на нее «практически никакого влияния» поскольку крупные инсайдеры «опираются на поддержку государства, а иностранцы не могут на неё рассчитывать». Я иначе вижу динамику отношений между российским государством, крупными инсайдерами и иностранным капиталом. С моей точки зрения, российское правительство, которое убеждено, что путь вперед лежит через интеграцию с мировым рынком и вступление в альянсы с иностранным капиталом, – хотя и не лучшими из возможных условий и методов, которые есть в его распоряжении, включая иногда и произвольные действия против иностранных компаний – возглавило привлечение иностранных акционеров в крупные российские корпорации.

Важным, с точки зрения фактов, является уровень иностранной акционерной собственности в крупнейших, контролируемых государством корпорациях. Дзарасов даёт ошибочную картину по этому вопросу. Он говорит о том, что регистр акционеров Газпрома, крупнейшей контролируемой государством компании России, содержит сведения только об одном собственнике, обладающем более 2% акций предприятия. В действительности, несомненно, что четверть, а возможно и треть Газпрома находится в иностранной собственности. Дзарасов говорит, что Роснефть – флагманская, контролируемая государством нефтяная компания, проглотившая активы, отнятые у ЮКОСа – не показывает никаких иностранных акционеров в 2009 г. Это неверно. В действительности, 11,8% акций обсуждаемой компании это «глобальные депозитарные расписки»^[3], продававшиеся на лондонской фондовой бирже; несомненно, что ими почти целиком владеют иностранные финансовые институты.^[4] Стратегия правительства, допустившего иностранный капитал к приобретению значительных величин миноритарных пакетов акций, не ограничивается нефтяным и газовым секторами. Она применяется также и к банкам: иностранцы владеют примерно одной третью Сбербанка, крупнейшего банка, контролируемого государством, как отмечает Дзарасов, и одной восьмой ВТБ, второго крупнейшего банка. Частные собственники многих российских металлургических, телекоммуникационных и других фирм последовали примеру правительства и разместили свои акции за рубежом.

Это не мелкий спор о цифрах. Мне кажется, что Дзарасов понимает уровень иностранной собственности в этих компаниях. Однако он хочет поддерживать впечатление того, что модель «контроля крупных инсайдеров» неизменна с 1990-х гг., и что иностранная акционерная собственность не оказывает «практически никакого влияния» на управление компаниями. В действительности, гигантские американские и европейские финансовые институты, приглашенные правительством Путина к участию в акционерном капитале, прочесывают отчетность российских компаний с усердием стаи гиен. Мыслимо ли, чтобы эти «хозяева вселенной» легко позволили обдирать себя связанным с Кремлем «инсайдерам»? Во многих отношениях история корпоративной России последнего десятилетия рассказывает совсем о другом. То же самое касается прямых инвесторов. Возьмите приватизацию энергетической отрасли в 2006–2007 гг., которую Дзарасов правильно именует «одной из крупнейших… в мировой истории». В сноске он добавляет, что, по-существу, это была «попытка крупных инсайдеров за чужой счет решить проблему своей неэффективности». Это большое упрощение. В то время как Газпром, Норильский Никель, СУЭК и другие имеющие политические связи и контролируемые государством компании хорошо преуспели в приватизации, европейские энергетические компании (ЭОН, Фортум и Энел) также совершили покупки в российском энергетическом секторе на сотни миллионов долларов. Они смотрят на Россию, как на ключевой рынок, а российское правительство видит в них ключевых партнеров. Нельзя всерьёз объявить, что российское правительство настаивает на инвестициях только для компенсации неэффективности «инсайдеров». В действительности, оно обращается к проблеме десятилетиями ухудшающегося состояния инфраструктуры, которое имеет гораздо более глубокие причины (коллапс Советского Союза, спад 1990-х и т.д.).^[5]

Россия интегрируется в мировой рынок, как во многих отношениях сильно зависимый игрок. Приток иностранного капитала является значительным, и хотя в середине 2000-х гг. он приходил, в основном, в форме займов и «горячих» денег, но также – во многом благодаря правительственной стратегии создания альянсов между контролируемыми государством фирмами и крупным иностранным капиталом – и в форме приобретения значительных пакетов акций иностранными финансовыми институтами в наиболее крупных российских компаниях. Всё это говорит против идеи Дзарасова о том, что определяющей чертой российского капитализма является доминирование «могущественных инсайдеров», от которых государство не обрело даже «относительной независимости».