Кризис еврозоны

Однажды коллега по Российской академии наук, выступая с трибуны нашего института, так пояснил кризис греческой экономики: «Журналист спрашивает демонстранта в Афинах, почему он не работает. А тот отвечает – зачем, мол, работать, если можно бастовать». Подобные версии имеют широкое хождение в либеральных кругах, хотя их чисто идеологическая подоплека достаточно очевидна. Между тем, на фоне распространения финансового кризиса на Португалию, Испанию, Италию, Ирландию и некоторые страны Восточной Европы, а также в связи с фашистской бойней в Норвегии, массовыми беспорядками в Великобритании, признании провала т. н. «мультикультурализма» в Германии и Франции мыслящие люди начинают понимать, что наступил глубокий кризис Единой Европы. В российских СМИ звучат отдельные более содержательные, чем приведенная выше, попытки объяснить это явление. Говорится, например, что европейцы осознали, что новое их поколение будет жить хуже, чем предыдущее, или что в Европе ценные бумаги стали важнее людей. Хотя подобные соображения более серьезны, чем примитивный цинизм правых, но они представляют собой всего лишь частичные, фрагментарные суждения о проблеме, явно имеющей глубокий и системный характер. Разумеется, конференция в Стамбуле, на которой Европа была представлена довольно полно, не могла обойти этот вопрос стороной.

Представленные на эту тему доклады развивали общую концепцию кризиса современного мирового капитализма применительно к Европе. Как сказано выше, в центре ее анализа взаимоотношения экспортно-ориентированной периферии и финансиализированного центра. В Европе эти отношения воспроизводятся в своеобразной форме. Двигателем европейской экономики является Германия. К началу 1990-х годов наблюдалось серьезное снижение конкурентоспособности немецких товаров относительно стран с более низкой заработной платой. Германия решила осуществить глубокий структурный маневр, используя новые возможности, открытые падением «Железного занавеса». С 1994 г. наибольшая доля прямых иностранных инвестиций немецких компаний стала направляться в страны Восточной Европы. Благодаря переносу производства за рубеж началось снижение реальной заработной платы в Германии. В качестве серьезного фактора, сдерживающего требования рабочих, выступает даже простая угроза такого переноса. Особенно пострадала квалифицированная немецкая рабочая сила. Благодаря снижению реальной заработной платы, происходящему на фоне высокой производительности и качества труда, конкурентоспособность немецких товаров на мировом рынке вновь существенно возросла. Главным рынком сбыта для Германии стали страны Евросоюза. Прежде всего, речь идет о Южной Европе, этой внутренней периферии ЕС. Промышленность этих стран, уступающая немецкой по производительности и качеству труда, оказалась неспособна конкурировать и уступила значительный сегмент внутреннего рынка. Для стран Южной Европы Германия стала главным импортером промышленной продукции. В результате систематического превышения экспорта в регион над импортом оттуда у Германии сформировалось устойчивое активное сальдо торгового баланса с Южной Европой. Это быстро привело бы к массовой безработице, падению потребления и, как следствие, к сужению внешнего рынка для Германии, если бы не ее финансовая политика. Германия стала крупнейшим инвестором своих торговых партнеров, вкладывая доходы от экспорта в ценные бумаги, прежде всего, в облигации государственного займа стран Южной Европы. Примеру немецких финансовых кругов последовали и инвесторы из других стран. Пассивное сальдо торгового баланса немецких партнеров компенсировалось активным импортом капитала. Рост государственных и корпоративных заимствований порождал бум потребительского кредита. Таким образом, финансовые инвестиции Германии поддерживали рынок сбыта для ее продукции. При этом промышленность Южной Европы стремительно деградировала по стандартам международной конкурентоспособности. Подобный рост в долг не может продолжаться бесконечно. В условиях мирового экономического кризиса приток финансовых ресурсов на южную периферию Европы замедлился, платить по долгам стало труднее, и угроза дефолта в большей или меньшей мере нависла над Исландией, Грецией, Испанией, Португалией, Италией, Ирландией, Балтийскими странами, некоторыми другими государствами. Как видим, болезнь распространилась по просторам Евросоюза далеко за пределы южного подбрюшья Европы. Особенно показателен пример Греции, которой на конференции было уделено большое внимание.

Проблемы этой страны выходят далеко за пределы чисто финансовой области и коренятся в ее непростой истории. Все послевоенное развитие Греции происходило под знаком ожесточенной и кровопролитной гражданской войны, которую в 1946–1949 гг. коммунисты вели против профашистских сил, а также их борьбы против режима «Черных полковников» (1967-1974). Правящие классы страны создали развитую систему социальных гарантий, стремясь умиротворить трудящихся и выбить почву из-под коммунистических идей. Для финансирования «государства благосостояния» активно использовались внешние заимствования. Эта политика получила огромный новый импульс в конце 1990-х годов. В ходе Азиатского кризиса 1997–98 гг. (который был важной стадией созревания нынешнего мирового кризиса) спекулятивный финансовый капитал бежал из региона и начал поиск новых выгодных сфер приложения. Казалось, что Греция – член Еврозоны и стабильная страна – это подходящая «тихая гавань» для капитала. Произошел бум иностранных инвестиций. В этих условиях греческая буржуазия решила реализовать свои давние амбиции стать гегемоном капиталистических Балкан. Казалось, что этому благоприятствует не только золотой дождь иностранных инвестиций, но и образование ряда новых государств, выделившихся из Югославии. Вместо того, чтобы использовать приток финансовых ресурсов для модернизации своей промышленности и укрепления международной конкурентоспособности страны, греческий правящий класс начал активную финансовую экспансию в соседние страны. Осуществление массовой чисто спекулятивной экспансии за счет наращивания внешней задолженности страны и в условиях деградации собственной промышленности выглядит довольно абсурдно. Но таковы уж закономерности современного глобального капитализма.

Когда разразился мировой кризис, естественно, оказалось, что взыскать капиталы, вложенные в мираж региональной гегемонии, нельзя. В то же время платить внешним кредиторам надо аккуратно. В 2009 г., когда впервые возникла угроза дефолта Греции, ей была оказана значительная внешняя помощь. Отказать в этом было невозможно отнюдь не по соображениям абстрактного «гуманизма», а потому, что в греческие ценные бумаги вложены активы крупнейших немецких, французских, английских и других банков. Дефолт неизбежно подорвал бы уверенность инвесторов в состоятельности кредитных систем этих стран, вызвал бы банковскую панику, волну банкротств и подорвал бы основы всей европейской финансовой и денежной системы. «Помощь» Греции была в силу этого неизбежна, но также неизбежны были и требования строжайшей экономии (финансовый аскетизм), выдвинутые международными финансовыми кругами как условие спасения страны. Эти меры предполагают снижение дефицита государственного бюджета за счет урезания государственных расходов, прежде всего, на социальные нужды, и повышения налогов.

Стоит задуматься над социальной сущностью подобной «помощи». Она является очередным продуктом неоклассической (неолиберальной) догматики. В самом деле, обсуждаемый пакет мер исходит из того, что проблемы Греции порождены исключительно непродуманной финансовой политикой правительства. С тем, что греческие правящие классы повинны в происходящем, не приходится спорить. Но ведь финансовая политика правительства была только частью еще более «непродуманной» стратегии своеобразной экспансии в долг. Последняя, в свою очередь, является лишь частным, региональным проявлением финансиализации мировой экономики. Как показано выше, за финансовой формой проблем Еврозоны стоят сущностные, социальные отношения современного капитализма. Оставив нетронутыми эти основы нежизнеспособной системы, невозможно разрешить финансовый кризис страны. Это сполна подтвердил опыт последних лет. Урезание социальных расходов и увеличение налогов ударили по доходам трудящихся и сократили совокупный спрос, вызвав спад производства. Сокращение налогооблагаемой базы снизило доходы бюджета, и государственная задолженность еще более возросла, вместо того, чтобы упасть. Что же удивляться акциям протеста?[5] Ведь получается, что греческие правящие классы проигрались в рулетку (в полном согласии, впрочем, с правилами мирового казино), а заплатить по счетам должны простые греки. Это ведь, главным образом, на их плечи ложится бремя «финансового аскетизма». Естественно, что это вызывает справедливое возмущение населения, находящее себе выход в массовых беспорядках.

Подлинное решение проблем Греции, как и всей Еврозоны, состоит в ликвидации глубоких структурных и социальных диспропорций, лежащих в основе Единой Европы. Необходим рост заработной платы немецких рабочих. Он, конечно, вызовет снижение международной конкурентоспособности немецкой экономики и ограничит ее экспортный рост. Однако это расширит внутренний рынок Германии, а самое главное, освободит часть внутреннего рынка периферийных стран. Их промышленность начнет работать более эффективно, заполняя вакуум. Это создаст дополнительные доходы, часть которых можно будет направить на погашение внешней задолженности. Обстановка требует, разумеется, и множества других мер, но повышение зарплаты – основа реалистичной стратегии выхода Европы из кризиса. Едва ли что-либо в подобном духе будет осуществляться. Ведь это означало бы снижение доли прибыли в национальном доходе Европы, чего не допустят ее правящие классы. Гораздо легче прятать голову в песок неоклассической догматики и оказывать «помощь», которая хуже самой болезни. Скорее всего, кризис Единой Европы во всех его проявлениях, включая развал единой валюты и межэтнические конфликты, будет только углубляться.