Российская делегация на конференции

Российская делегация на конференции ставила перед собой задачу представить отечественную науку с лучшей стороны. Это было нелегко, учитывая «авторитет», который она приобрела за рубежом в последние два десятилетия. Из России на англоязычного читателя выходят почти исключительно неоклассические авторы. Это сформировало соответствующее отношение к россиянам у представителей альтернативных школ экономической науки за рубежом. Коллеги считают российских ученых сплошь конформистами, в одночасье превратившимися из догматических марксистов в не менее «упертых» адептов мэйнстрима.

Вспоминается в связи с этим, как я был на конференции, посвященной столетнему юбилею польского экономиста Михала Калецкого (1899–1970). Это единственный экономист из социалистических стран, который в советские времена пользовался признанием как по эту сторону железного занавеса, так и по ту. Михаил Калецкий считается основателем посткейнсианства наряду с Дж. Кейнсом. Отметить его юбилей съехались посткейнсианцы со всего мира. Из России присутствовали только двое. Помню удивление коллег (впрочем, приятное), когда они увидели, что в России есть не только неофиты мэйнстрима. «Я представлял себе всех россиян по Егору Гайдару», – признался Омит Бадури, авторитетный в посткейнсианских кругах индийский экономист. В прошлом студент Джоан Робинсон, а ныне доктор Кембриджа, видный участник знаменитой в свое время кембриджской дискуссии по теории капитала, профессор Бомбейского университета, Бадури хорошо знает советские дискуссии 1920-х годов. Он рассказал, как в начале 1990-х ему довелось встретить Егора Гайдара в одном из американских университетов. Индийский экономист был поражен наивной верой бывшего правдиста в законы спроса и предложения и их мистическую способность разрешать любые проблемы экономики. «Складывалось впечатление, что он вообще считает возможным свести все многообразие науки к этим двум нехитрым функциям. Человек, которого представляли как ведущего интеллектуала новой России, совершенно не понимал, что спрос и предложение – это конструкции, имеющие лишь относительную ценность, не подозревал о существовании значительной критической литературы, анализировавшей ограниченность данной модели и пределы ее применимости», – рассказывал Бадури. Видимо, дискуссия была горячей: «Никогда не встречал экономиста, который бы знал так мало, а думал о себе так много», – добавил индийский коллега.

Учитывая не лучший авторитет, который завоевали россияне, в одночасье обратившиеся из Савла в Павла, российская делегация решила взломать лед недоверия со стороны зарубежных коллег. Конференция предоставила для этого хорошие возможности.

Проф. Бузгалин представил доклад «Реактуализация диалектического метода в политической экономии: теория товарного производства и стоимость». «Засилье неоклассики в современном преподавании вызвало со стороны российских коллег сопротивление», – отметил Бузгалин. Оно приняло пассивную форму, когда стандартный курс дополняется элементами альтернативной экономики, и открытую, когда преподаватели предлагают спецкурсы, противостоящие ортодоксальному мышлению. В результате кризиса возникла новая волна интереса к политической экономии. Хорошо известно, что в США и в Западной Европе «Капитал» Маркса стал одной из самых читаемых книг по экономике. В Берлине весной 2008 г. в Политехническом университете проходила конференция, посвященная глобальному экономическому кризису. На пленарном заседании, собравшем 1500 человек, участники с большим интересом, с многократными аплодисментами встречали марксистские выступления, а город был заклеен афишами, изображавшими «Капитал» К. Маркса. Ситуация меняется в лучшую сторону и в России. Так, на экономическом факультете МГУ курсы, основанные на марксизме и понимаемые как фундамент микро- и макроэкономики, стали собирать до полутора сотен студентов. В Институте экономики РАН член-корр. В. А. Медведев уже третий год ведет семинар, посвященный марксизму. По мнению Бузгалина, возрождение интереса к классической политической экономии не является случайностью. Этому способствует целый ряд проблем, которые оказались не по силам неоклассике.

Во-первых, речь идет об исследовании экономики как совокупности конкретных, исторически ограниченных экономических систем. Если посмотреть на подавляющее большинство учебников микроэкономики, то мы в них не увидим грани между экономикой «вообще» и рыночной экономикой. Во введении иногда выделяются разные типы экономик, а затем даются характеристики рыночной экономики. И даже нет вопроса о начале и конце тех или иных типов экономик – рыночной, натурально-хозяйственной, плановой, или же отношений личной зависимости и каких-то других отношений труда и капитала, помимо найма.

Во-вторых, политическая экономия основана на диалоге экономики с другими общественными сферами, но не на основе «экономического империализма», когда принципы рационального поведения, максимизации полезности и оптимизации выбора из сферы рыночной экономики переносятся в сферу политики, духовной жизни и даже в отношения любящих супругов (теория «человеческого капитала» Г. Беккера). Политическая экономия предполагает несколько иное: использование общефилософских, общесоциальных, общегуманитарных методов для исследования экономики в диалоге с социальной, политической, духовной сферами. Это другой подход. Это подход целостных общественных наук, который позволяет работать на стыке разных дисциплин, не подавляя специфику какой-либо другой сферы.

В-третьих, политическая экономия жестко выходит на проблему экономических субъектов и социальной структуры, ее экономических детерминант. Этот выход позволяет показать, что есть экономически обусловленные социальные слои, классы, производные от классов страты. Это вывод не только К. Маркса. Этот вывод был сделан до Маркса и развивается во многих политэкономических работах после Маркса и вне Маркса. Этот вывод позволяет поставить вопрос об экономических интересах, о противоречиях этих интересов и об анализе экономических процессов с точки зрения того, чьи интересы скрываются за теми или иными решениями.

В-четвертых, политическая экономия включает в себя анализ взаимодействия экономики и технологических основ, общества и природы, экономики и социально-политических процессов. Очень редко в учебниках микро- и макроэкономики можно найти описание экономической системы, зависящее от лежащих в ее основе технологических параметров и тех или иных социально-политических отношений. Между тем, если общество базируется на ручном труде, то поведение человека, мотивация, ценности, социально-экономические отношения будут одни, если индустриальная система – совершенно другие, если креативная деятельность в постиндустриальном обществе – третьи. Проблема обратного влияния (какой тип технологий создает та или иная экономика) практически вообще не рассматривается.

Все вышеназванные блоки дают основание рассматривать политическую экономию как дисциплину, которая: (1) дает возможность стратегического анализа важнейших социально-экономических и экономико-политических процессов, происходящих сегодня; (2) полезна для всех – от социальных движений, профсоюзов и других организаций, которых прежде всего интересует социальная составляющая экономики, до бизнеса, который хочет знать, как лучше всего мотивировать конвейерного рабочего, а как – креативного директора; (3) важна для студентов, которые хотят не просто уметь рисовать кривые по чужим данным, где реальная экономика – частный случай, а хотят прежде всего получить представление о реальных экономических процессах, тенденциях; (4) дает понимание политическим деятелям, которые хотят (пусть даже и из эгоистических интересов) проводить грамотную экономическую политику.

Автор данных строк попытался провести параллель между современными методологическими дискуссиями в мировой науке и тем, что делалось в этой области на кафедре политической экономии МГУ под руководством Н. А. Цаголова в 1960–1980-е годы. Тогда коллектив кафедры попытался дать обобщенное толкование метода исследования «Капитала» Карла Маркса и применить его для исследования советской экономики. Как уже отмечалось выше, Маркс применил гегелевский подход к науке как к системе понятий, отражающих основные причинно-следственные связи исследуемых явлений путем восхождения от абстрактного к конкретному. Цаголовская школа, учениками которой среди ряда других коллег считаем себя проф. Бузгалин и я, провела разграничение между исходным, основным и производными экономическими отношениями. Исходное образует всеобщую форму отношений данной общественной системы. Например, в рыночной экономике это товар, определяющий товарную форму всех экономических отношений. Основное отношение определяет природу экономических отношений данного общества. Например, присвоение прибавочной стоимости определяет содержание всех экономических отношений капиталистической общественной системы. Выше было показано, что природа современного кризиса мирового хозяйства определяется специфической формой присвоения прибавочной стоимости, созданной рабочими периферии, капиталистами стран центра мирового капитализма.

На Западе только в последние десятилетия началось активное обсуждение тех же проблем. Толчком послужила растущая неудовлетворенность неоклассическим подходом. Ограниченность позитивизма проанализирована критическим реализмом – важным течением современной философии науки. Ведущим теоретиком этого направления считается профессор Оксфордского университета Рой Баскар. Критический реализм является продолжением традиции диалектической логики Гегеля. Он исходит из того, что истина не дана в непосредственном наблюдении, как полагают позитивисты, в связи с чем видимость явлений не совпадает с их сущностью. В связи с этим предлагается использовать метод т. н. «ретродукции» (по сути  это метод научной абстракции) для выявления скрытого от непосредственного восприятия механизма развития явлений. Критический реализм отстаивает мышление в категориях «открытой системы» в противоположность «закрытой системе» [6]. Критический реализм оказывает растущее влияние на экономическую науку, являясь методологией современного посткейнсианства. Западные марксисты подчеркивают преимущества «систематической абстракции», под которой понимается система категорий. Таким образом, в области методологии зарубежные марксисты приходят к выводам, сделанным в МГУ десятилетия назад.

Я попытался придать цаголовской методологии убедительность, сделав второй доклад на секции, посвященной современному российскому капитализму. Я определил природу сложившегося в нашей стране общественного строя как вариант полу-периферийного капитализма в смысле, который вкладывает в это понятие И. Валлерстайн. Мне представляется, что своеобразие этого общества можно отразить, выявив конкретную форму прибавочной стоимости, присущую современному отечественному капитализму. В качестве таковой я представил специфическую ренту, извлекаемую за счет контроля над финансовыми потоками предприятия. Она присваивается за счет урезания заработной платы, инвестиций, уклонения от уплаты налогов и т. д. Лишь отчасти этот вид дохода обладает чертами предпринимательской прибыли, поскольку он извлекается с опорой на неформальный контроль над предприятием. Поскольку это краткосрочный доход, то он порождает ущербное накопление капитала, когда осуществляются инвестиции в дешевые, но устаревшие технологии, искажает структуру цен, разлагает трудовую этику и ведет к воровству на предприятиях, и т. д. Доставшиеся ценой деградации нашей экономики и общества средства сберегаются на Западе, делая вклад в финансиализацию мировой экономики. Таким образом, марксистская методология в ее цаголовской трактовке позволяет раскрыть особенности современной российской экономики как целостной общественной системы.

Профессор Воейков сделал доклад на тему: «Рынок и социализм: опыт и уроки советской системы». «В СССР не было не только рынка, но и социализма», – начал он. В среде российских левых подобное заявление сразу вызвало бы ожесточенный спор. Среди зарубежных марксистов тезис об отсутствии социализма в Советском Союзе считается более или менее общепринятым. Поэтому слова Воейкова о том, что в России начала двадцатого века не было развитого капитализма, а, значит, не было и предпосылок для строительства социализма, были восприняты с сочувствием. Невысокий уровень жизни и репрессии в СССР также свидетельствуют, что построить новый общественный строй не удалось. «Тем более в СССР не было рынка», – продолжал докладчик, – «мобилизационная экономика не совместима со спонтанной конкуренцией. Тем не менее, из советского опыта можно извлечь полезные уроки и для рынка, и для социализма». Этот парадокс сразу привлек внимание слушателей  и заставил их собраться.

Главный урок можно вывести из природы сложившейся в стране экономики. Его, по мнению оратора, извлекли прежде всего троцкисты. Так, видный теоретик-экономист левой оппозиции Преображенский предложил соединить рынок и социалистические цели развития. Это было то, что сегодня иногда называют «планово-рыночной экономикой». Эту позицию раскритиковали правые коммунисты во главе с Бухариным. Впрочем, последний тоже считал, что рынок и социализм могут уживаться. Но у Преображенского более тонкий заход: это противоположности, и мы можем примирить их только временно. Это значит, что необходимо силой заставить их уживаться, пока мы не разовьем тяжелую промышленность и не начнем удовлетворять потребности населения. Государство может господствовать над рынком и подчинять его общественным целям. Вопрос стоит так: кто кого – рынок или социализм. Преображенский считал возможной тонкую модель примирения сторон посредством точной настройки экономической политики. В конце 20-х годов «тонкую настройку» сделать не смогли и стали ломать экономику через колено, проводя индустриализацию за счет жизненного уровня рабочих и крестьян. Построить социализм в отсталой стране сразу невозможно, – делал вывод Воейков, – надо научиться жить в условиях буржуазных ценностей, но стихийные рыночные силы надо ограничивать и направлять планированием.

[1] Мышление в категориях «закрытой системы» возникло на основе обобщения эксперимента естественных наук, осуществляемого в условиях изоляции исследуемого явления от внешних воздействий. Полезные для выявления законов природы в чистом виде, выводы эксперимента нельзя обобщать и распространять на окружающий мир как открытую систему, в которой явления находятся под воздействием комплекса взаимодействующих причин.